Пол Грегори. Экономический рост Российской империи (конец XIX

Paul Gregory

ECONOMIC GROWTH OF RUSSIAN EMPIRE (END OF XIX - BEGINNING OF XX CENTURY)

NEW ESTIMATES AND CALCULATIONS

Moscow

ROSSPEN 2003

Пол Грегори

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ (КОНЕЦ XIX - НАЧАЛО XX в.)

НОВЫЕ ПОДСЧЕТЫ И ОЦЕНКИ

Перевод с английского И. Кузнецова, А. и Н. Тихоновых

Москва РОССПЭН 2003

https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_WGlnalJsZW12eG8/edit?usp=sharing

ББК 63.3(2)5 Г 79

Перевод с английского И. Кузнецова, А. и Н. Тихоновых

Грегори П.

Г 79 Экономический рост Российской империи (конец XIX — начало XX в.): Новые подсчеты и оценки / Пер. с англ. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2003. — 256 с. (Серия «Экономическая история: документы, исследования, переводы»)

В первую публикуемую на русском языке книгу известного американского ученого, специалиста по экономической истории России конца XIX — начала XX в., вошли главы из его монографий «Russian National Income. 1885—1913» (Cambridge University Press, 1982) и ^Before Command: An Economic History of Russia from Emancipation to First Five-years Plan» (Princeton University Press, 1994). Основные тезисы концепции автора, излагаемые в работе, следующие: уровень экономического развития России накануне Первой мировой войны был выше, чем это традиционно принято считать; темпы экономического роста страны были сравнимы с темпами роста ведущих стран Запада; она была достаточно интегрирована в мировую рыночную экономику. Исходя из этого, автор рассматривает некоторые дискуссионные проблемы исследуемого периода, в частности, проблему аграрного кризиса в России.

Особый интерес представляют составляющие основную часть книги снабженные подробными комментариями статистические материалы, которые содержат данные о структуре и динамике основных показателей социально-экономического развития Российской империи середины 1880-х гг. — 1913 г.

Книга предназначена для специалистов по экономической истории России.

энциклопедия», 2003. © Серия — «Российская политическая энциклопедия», 2003.

ISBN 5 - 8243 - 0291 - X

Валерию Ивановичу Бовыкину

посвящается

ПРЕДИСЛОВИЕ

Имя профессора Пола Грегори, известного американского специалиста по экономической истории России конца XIX — начала XX в., автора трех книг и многочисленных статей по этой проблематике, хорошо знают российские историки. Две его последние книги — о национальном доходе дореволюционной России и об экономическом развитии страны от пореформенного времени до первой пятилетки* — вызвали большой интерес российских историков и экономистов.

Предлагаемая вниманию читателя книга П.Грегори — первая его монография1, публикуемая на русском языке. Ее материал в значительной мере соответствует содержанию последней книги автора, вышедшей в свет в США в 1994 г. При этом русское издание включает значительный объем фактического материала, публикуемого на русском языке впервые.

Книга П.Грегори состоит из двух частей — аналитической и прикладной. Вторая часть играет особую роль в структуре книги, она и по объему вдвое больше первой. Содержащиеся в прикладной части книги многочисленные таблицы и комментарии к ним вводят в научный оборот статистические данные о структуре и динамике основных показателей социально-экономического развития России в период дореволюционной индустриализации, включая расходы на личное потребление, услуги, аренду жилья; внутреннее потребление сельхозпродукции; военные расходы; расходы правительства, местных властей; инвестиции в оборудование, постройки; чистую стоимость основных фондов; иностранные инвестиции и т.д. Эти данные используются П.Грегори для обоснования основных концепций, заявленных им в первой части книги и способных, на наш взгляд, вызвать дискуссию среди российских читателей (причем не только специалистов по экономической истории России конца XIX — начала XX в.).

Основную концепцию П.Грегори можно назвать «концепцией исторического оптимизма». В первой части книги автор приводит аргументы в пользу своей точки зрения о том, что уровень экономического развития России накануне Первой мировой войны был выше, чем это было принято считать в историографической традиции (как у нас, так и за рубежом), а темпы ее экономического роста в активной фазе капиталистической индустриализации были сравнимы с темпами роста стран — лидеров западного мира того времени. П.Грегори ставит под сомнение утверждение «западной и марксистской» литературы об аграрном кризисе, который поразил сель-

* Gregory P. Russian National Income, 1885—1913. Cambridge University Press, London, 1982; Idem. Before Command: An Economic History of Russia from Emancipation to the First Five-Year Plan. Princeton University Press. Princeton, 1994.

ское хозяйство России в период с 1870-х гг. до революции 1917 г. Другой его тезис определяет экономику дореволюционной России накануне Первой мировой войны как вполне рыночную, сильно интегрированную в мировую экономику.

Уже одно перечисление проблем, обсуждаемых П.Грегори в его книге, вызывает несомненный интерес. Думается, что материал книги породит дискуссии, даст новый импульс исследованиям по экономической истории России.

Л.И.Бородкин, А.К.Сорокин.

ВВЕДЕНИЕ

Экономические показатели развития Российской империи недостаточно изучались российскими учеными в советское время. Господствовало представление о том, что экономика царской России являла собой цепь провалов, что и стало причиной революции 1917 года. Такой «провальный» подход, возможно, и сейчас широко распространен среди историков, так как представляет очень удобный способ объяснить политические события того времени. Мое исследование, результаты которого изложены в этой книге, доказывает обратное.

Все расчеты были сделаны на основе материалов, хранящихся в библиотеках Западной Европы и США. У меня была лишняя возможность убедиться в том, что специалисты по истории дореволюционной России имеют в своем распоряжении гораздо более полные статистические материалы по сравнению с подобного рода материалами по этому периоду по другим странам. Во многом этому способствовала развитая бюрократическая система управления, существовавшая в Российской империи, где многие ведомства оказывались вовлеченными в сбор статистических сведений. Особенно важными считались материалы, характеризующие уровень развития сельского хозяйства, внешней торговли и инвестиций. Обилие налогов на промышленность и потребление также требовало сбора статистических сведений. Однако потребовалось почти десять лет, чтобы собрать все эти первичные данные и на их основе представить полную картину экономического развития Российской империи в конце XIX — начале XX в.

Я полностью отдаю себе отчет в том, что использование материалов из российских библиотек и архивов позволило бы добиться лучших результатов. Так как в книге полностью представлена методология моих расчетов, я надеюсь, что российские ученые смогут их уточнить.

Идея публикации этой книги на русском языке принадлежит моему ныне покойному другу и коллеге Валерию Ивановичу Бовыкину. Именно он настоял на том, чтобы были опубликованы все методологические приемы, которые я использовал при расчетах, так как считал это очень важным для российских специалистов. Будучи поклонником великих российских экономических историков, многие из которых оказались жертвами сталинских репрессий, Валерий Иванович очень хотел, чтобы российское научное сообщество имело как можно более объективную картину экономического прошлого своей страны.

Эта публикация была бы невозможна без редакторской и переводческой работы Алексея и Натальи Тихоновых, которые взяли на себя ответственность за подготовку всех материалов для публикации на русском языке. Мне также очень хочется поблагодарить Игоря Кузнецова за превосходный перевод первой части этой книги. Особую благодарность хочется выразить

Андрею Сорокину за его поддержку этого трудного проекта, рожденного несколько лет назад во время встречи с Валерием Ивановичем Бовыкиным.

Я хочу посвятить публикацию этого исследования В.И.Бовыкину — превосходному ученому, отдавшему всю свою энергию и научные силы изучению экономической истории России, подготовившему целую плеяду учеников и активно сотрудничавшему со своими западными коллегами, к которым отношусь и я.

Часть I ОЦЕНКИ

Глава 1

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ РОССИИ: ЧТО МЫ О НЕЙ ЗНАЕМ И ЧЕГО НЕ ЗНАЕМ. ОЦЕНКА ЭКОНОМИСТА

Модели и экономическая история

Изучение российской экономической истории, как и других отраслей экономической науки, находится под сильным влиянием моделей, которые интерпретируют сложные явления, сосредотачиваясь только на наиболее важных объясняющих факторах.

В XIX в. русские «западники» предложили модель «отсталой» российской экономики, требовавшей вестернизации и иностранных капиталов для развития. «Традиционалисты», или славянофилы, представили иную модель экономики России — с внутренними источниками развития, такими как традиции крестьянского хозяйства и «крестьянские фабрики», которые, в конце концов, позволят России развиваться за счет собственных ресурсов без помощи и влияния Запада1.

Интересно, что круг вопросов для изучения российской экономической истории как в самой России, так и вне ее определялся моделями, имевшими очень много общего. Тематика работ советских исследователей была задана В.И.Лениным, целью которого было объяснить, почему, вопреки предсказаниям Маркса, социалистическая революция произойдет не в Англии или в Германии, а в России, слабейшем звене в цепи капиталистических стран2.

С его точки зрения, экономика Россия представляла собой особую комбинацию развитого капитализма и феодализма. Как полуколония Запада, она развила крупную промышленность и революционный фабричный пролетариат. С другой стороны, ее сельское хозяйство все еще было феодальным и отсталым. Индустриальный капитализм в России был более жестоким и отличался большей степенью концентрации производства, чем на Западе. Поэтому пролетариат, воспитанный российской фабрикой, имел больше причин, чтобы свергнуть своих капиталистических хозяев. Более того, революционный пролетариат имел в России естественного союзника — крестьянина, несшего бремя феодальных пережитков. Этот набор противоречий делал весьма вероятным начало социалистической революции в России.

1 Tugan-Baranovsky M.I. The Russian Factory in the 19th Century. Homewood, 111.: Richard Irwin, 1970; Chayanov A.V. The Theory of Peasant Economy. Homewood, 111.: Richard Irwin, 1966.

2 Lenin V.I. The Development of Capitalism in Russia. Moscow: Progress, 1977.

Ленинская интерпретация экономической истории России, представляющая картину кризиса капитализма, привлекала внимание историков и на Востоке, и на Западе. Исследователи русской истории и на Западе, и на Востоке прежде всего пытались объяснить, почему произошла российская революция3. Если она произошла в соответствии с марксистской диалектикой, то внутренние кризисы должны были бы характеризовать последние стадии капитализма. Следовательно, российская история должна была быть историей кризисов — аграрных, политических, экономических депрессий и крахов биржевых рынков.

Крах экономики царизма имел далеко идущие последствия, и революция служила тому доказательством.

Ленинская модель на 60 лет определила тематику исследований для советских историков. Позитивным влиянием Ленина был его интерес к реальным данным — классовой структуре, уровню концентрации производства в промышленности и т.п. Негативное влияние ленинской концепции состояло в том, что она ставила исследователей в жесткие рамки, требовала от них использовать анализ экономических фактов для объяснения политических событий. Она также ограничивала российских исследователей в том смысле, что они должны были изучать экономические проблемы строго в рамках марксистских схем.

На западных ученых тоже оказало влияние похожее направление исследований, которое настаивало на том, чтобы экономический анализ объяснял политические события. Александр Гершенкрон применил свою модель относительной отсталости к России для объяснения революции 1905 г.4 Модель Гершенкрона рассматривает Россию как типичного представителя поздней индустриализации, техническими новшествами заменявшего отсутствующие предпосылки, такие как формирование национального капитала, недостаток среднего класса или квалифицированных рабочих, с целью вызвать быстрый промышленный рост после 1880 г. Неудача попытки создания частного рыночного сельского хозяйства ограничивала российский экономический рост и привела к тому, что крестьянский класс рухнул под тяжестью своих долгов в 1905 г. И только после 1905 г. ошибки, совершенные при освобождении крестьян, были исправлены столыпинскими реформами, однако время было уже упущено, и слабая экономика царской России оказалась неспособна устоять в Первой мировой войне.

Две наиболее известных модели российской экономической истории имеют одну общую черту: обе они стремятся определить уникальные осо

3 Даже влиятельные работы А.Гершенкрона рассматривали российскую экономическую историю как средство объяснения революционных событий. См.: Ger-schenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1962. Essay 1.

4 Gerschenkron A. Russian Agrarian Policies and Industrialization, 1861-1917 // The Cambridge Economic History of Europe. Vol. 6. Cambridge: Cambridge University Press, 1965.

бенности экономического развития России, которые создавали условия для определенных политических событий. Ленин сосредотачивал внимание на тех явлениях экономической жизни России, которые должны были стать причиной социалистической революции. Задачей Гершенкрона являлось прежде всего объяснение причин революции 1905 г., а также ошибок, не позволивших России преодолеть переходный период. По Ленину, провал российской экономики был неизбежен из-за открытых Марксом сил общественного развития. Для Гершенкрона ее неудачи были следствием политических ошибок, которые находились в процессе исправления.

Модели — это мощные орудия. Они формализуют верифицируемые гипотезы. Они дают толчки к координации исследований. В СССР идеологические ограничения затрудняли обсуждение ленинской модели российской экономической истории. На Западе не существовало ограничений на проверку модели Гершенкрона, и многие из ее положений, требующих доказательств, оказались неверными. Но эти неудачи не умаляют важности модели как способа осмысления и проверки гипотез.

Исследователи, занимающиеся экономической историей, могут использовать и множество других моделей, чтобы объяснить экономическое развитие России. Концепция современного экономического роста нобелевского лауреата С.Кузнеца представляет повторяемость фактов в экономической истории большого количества стран на протяжении длительного периода времени5. Модель Кузнеца показывает, что в каждой промышленно развитой стране наблюдаются общие тенденции к уменьшению доли сельскохозяйственного производства, росту доли услуг, первоначальному ускорению, а затем замедлению роста населения, изменениям в распределении доходов и т.д. Модель Кузнеца также указывает пределы, в которых эти явления имеют место.

Существуют и другие модели развития (Льюиса, Фея и Рэмса, Ростоу и других), слишком многочисленные, чтобы упоминать их все.

Исследователи экономической истории в последнее время сосредоточили внимание на иституциональных аспектах, с опозданием признав, что институты определяют экономические успехи или неудачи, может быть, в большей степени, чем осязаемые факторы вроде накопления капитала или колебаний в распределении рабочей силы. Новая институциональная экономическая наука имеет много общего с традицией Маркса-Ленина-Гер-шенкрона, так как она акцентирует внимание на использовании ресурсов, а не на их наличии.

Основным вкладом таких исследователей, как, например, нобелевские лауреаты Дуглас Норт, Роберт Фогель, и другие, было утверждение о том, что непрерывный экономический рост невозможен, пока экономические институты не приведены в порядок. Недостатки в функционировании инсти

3 Kuznets S. Modern Economic Growth. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1966.

тутов могут помешать успешному развитию экономики, обладающей потенциалом роста6. Действительно, неудачи экономического роста в Латинской Америке, Азии и Африке вызваны институциональными провалами, особенно стремлением к монопольной ренте — наличию политических соглашений, которые поощряли отдельных людей через правительства контролировать существующие монопольные права и добиваться новых.

Ловушки единичных свидетельств

В этой главе дается обзор квантитативной экономической истории России. Количественный анализ охватывает только часть исторического развития нации. Экономическая история состоит не только из объема выпущенной продукции и роста производительности, колебаний биржевых рынков или изменений сопоставимых цен. Количественные меры не могут охватывать законодательные инициативы, договоры или изменяющиеся моральные и социальные ценности. '

Часто исторический анализ опирается на единичные свидетельства, используя то, что в основном является микроэкономическими фактами. Единичными источниками могут быть и описания путешественников, и бухгалтерские книги отдельных крестьянских хозяйств или заводов, беллетристические рассказы о деревенской или фабричной жизни, бюджетные обследования российских крестьянских семей, проводившиеся местными органами власти (земствами) в конце XIX в.7

Есть несколько причин, по которым опасно делать обобщения на основе единичных свидетельств. Во-первых, они концентрируются на крайностях. Жизненные стандарты русских крестьян в XIX в. различались в зависимости от региона, семьи, форм собственности и множества других факторов. Фактически существовало статистическое распределение жизненного уровня русских крестьян. Маловероятно, что в то время газеты и литературные описания крестьянской жизни концентрировались на типичном среднем крестьянском хозяйстве. Скорее, их привлекали беднейшие крестьянские семьи.

Во-вторых, единичные свидетельства не описывают долговременные тенденции. Выдающиеся или катастрофические события (например, голод) оставляют более продолжительное впечатление, нежели обыденные явления. Влияние катастрофических событий настолько сильно, что оно затмевает постоянные тенденции, которые представляют усреднение периодиче

6 North D. Economic Performance Through Time // American Economic Review. Vol. 84. № 3. June 1994; Fogel R. Economic Growth, Population Theory, and Physiology: The Bearing of Long-Term Processes on the Making of Economic Policy // American Economic Review. Vol. 84. № 3. June 1994.

7 Свавицкая 3.M., Свавицкий H.A. Земские подворные переписи 1880-1913. М.: Издание ЦСУ, 1926.

ских катастроф с нормальными годами. Подобно тому, как люди после самой холодной зимы столетия считают, что существует общая тенденция к похолоданию, историки склонны делать обобщения на основе уникальных или катастрофических событий8.

В-третьих, используя единичные свидетельства, легко перепутать относительные и абсолютные тенденции, поскольку имеется склонность судить об экономическом благосостоянии в относительных, а не в абсолютных терминах. Люди лучше представляют свое относительное, а не абсолютное положение. Если в 1880—1890-х гг. в России жизненный уровень населения, занятого в сельском хозяйстве рос, но меньшими темпами, чем в остальных отраслях экономики, крестьянские семьи легко могли заключить, что их абсолютный уровень жизни понижался.

В-четвертых, конец XIX в. с его высоким уровнем детской смертности, периодическими голодовками и неразвитой транспортной сетью был жестоким временем. Никто не сможет отрицать грубости российской крестьянской и фабричной жизни в XIX в., сравнивая ее с современной нам жизнью или даже с жизнью в Западной Европе в том же веке. Стоит напомнить, что многие состоятельные западные предприниматели умерли в России от эпидемий и инфекций9. Однако, когда уровень жизни на рубеже XIX и XX вв. рассматривается с позиций этого периода, она оказывается гораздо менее жестокой.

В-пятых, современники, даже высококвалифицированные, могли быть слабыми интерпретаторами наблюдаемых ими экономических событий. Давид Рикардо, исследователь английской промышленной революции, писавший в ту же эпоху, совершенно неправильно понял важность окружавших его технологических усовершенствований и предсказывал длительную стагнацию. Поэтому не следует удивляться, когда менее опытные наблюдатели делали неправильные выводы.

Хотя внутренняя ненадежность единичных источников очевидна, именно они оказывали влияние на формирование общественного мнения. В конце XIX в. наблюдатели в значительной степени соглашались с тем, что экономическое состояние русского крестьянина действительно стало хуже после освобождения. Для информированных исследователей, писавших в этот период, снижение жизненных стандартов русского крестьянина не требовало доказательств10. Сила общего мнения относительно аграрного кризи

сы., например, количество работ, посвященных голоду 1891—1992 гг. См.; Robbins R., Jr. Famine in Russia, 1891—1892. New York: Columbia University Press, 1975.

9 Подсчеты см. в: Kirchner W. Die Deutsche Industrie und die Industrialisierung Russlands 1815—1914. St. Katharinen: Scripta Mercaturae Verlag, 1986; Rauber U. Schweizer Industrie in Russland Zurich: Verlag Hans Rohr, 1985.

10 Volin L. A Century of Russian Agriculture. Cambridge: Harvard University Press, 1970. P. 58.

са настолько значительна, что он остается предметом веры среди историков по сей день.

Несмотря на богатство первичной статистической информации, заключение о провале царской экономики было сделано без рассмотрения даже таких самых основных показателей экономического развития, как рост объема продукции или рост производительности труда. Разделяемый многими вывод о том, что после освобождения крестьян Россия 40 лет испытывала аграрный кризис, сделан даже без серьезного изучения объема сельскохозяйственного производства на душу населения. Многочисленные финансовые кризисы в последние годы царизма считались признаками грядущего краха, при этом глубокого анализа реальных тенденций деловой активности не проводилось.

Состояние экономики

Насколько успешно функционировала экономика царской России в свои последние тридцать лет? У нас нет единых стандартов для оценки состояния национальной экономики. Нам доподлинно известно лишь то, что экономического успеха удается добиться только ограниченному числу стран — промышленно развитому миру, который насчитывает не более 20% населения земного шара.

Экономическое состояние любой страны необходимо оценивать с учетом соответствующего исторического контекста. Подходящим стандартом для оценки экономики царской России будут показатели уровня ее экономического развития в конце XIX — начале XX в. относительно промышленно развитых стран. Как работала российская экономика в сравнении с экономикой стран Запада?

Поскольку в этот период существовало мало промышленно развитых стран (менее двадцати), мы можем обозначить общие тенденции и определить пределы сравнения, основываясь только на относительно малой выборке".

11 Bairoch P. The Working Population and Its Structure. New York: Gordon and Breach, 1969; Kuznets S. Economic Growth of Nations. Cambridge: Harvard University Press, 1971; Idem. Modern Economic Growth; Maddison A. Economic Growth in the West. New York: Norton, 1964; Mitchell B.R. European Historical Statistics, 1750—1970. London: MacMillan, 1975. По отдельным странам см.: Kuznets S. Capital in the American Economy. Princeton: Princeton University Press, 1961; Gallman R. Gross National Product in the United States, 1834—1909 // National Bureau of Economic Research, Output, Employment and Productivity in the United States after 1800. Vol. 30. Studies in Income and Wealth. New York: Columbia University Press, 1966; Hoffmann W. Das Wachstum der Deutschen Wirtschaft seit der Mitte des 19. Jahrhunderts. Berlin: Springer, 1965; Marczewski J. Le Produit physique de 1'economie francaise de 1789 a NB 1913 (comparison avec la Grande-Bretagne) // Histoire quantitative de 1'economie francaise, Carriers de 1'I.S.E.A., AF. 4. 163. July 1965; Feinstein Ch. National Income, Expenditure and

Эта оценка уровня экономического роста России уделяет основное внимание последним тридцати предреволюционным годам по двум причинам. Во-первых, не имеет большого смысла исследование докапиталистического прошлого России до освобождения крестьян в 1861 г. и строительства железнодорожной сети. Индустриализация началась по-настоящему только в 1880-е гг.12 Во-вторых, заслуживающих доверия оценок экономического роста царской России до 1880-х гг. нет.

Оценки экономического роста и структурных изменений в России, используемые в этой обзорной части, преимущественно мои собственные, хотя рассматривались и альтернативные оценки13. В разделе А главы 1 части II «Расходы на личное потребление (покупки в розничной торговле)» дается краткий обзор имеющихся оценок. Общие выводы в этой части не зависят от того, какие подсчеты экономического развития России использовались.

Два моментальных снимка российской экономики:

1861 и 1913 гг.

Исследователю часто грозит опасность «не разглядеть за деревьями леса». В квантитативной экономической истории «лес» «лучше виден», если для анализа состояния экономики взяты два далеких друг от друга момента времени. Перемены, малозаметные в короткие временные отрезки, не могут оставаться незамеченными на протяжении четверти или половины столетия. Кроме того, ошибки и неточности в исторических данных играют менее важную роль, когда используются две удаленные точки отсчета.

Для царской России такими подходящими точками отсчета являются 1861 г., год освобождения крестьян, и 1913 г., год наивысшего подъема ее экономики.

1861 г. застал Россию накануне главной социальной реформы — освобождения крепостных. Этот год предшествует и началу широкого строительства железных дорог в Российской империи — событию, которое некото

Output of the United kingdom, 1855—1965. Cambridge: Cambridge University Press, 1972; DeaneP.M., Cole W.A. British Economic Growth, 1688—1959. Cambridge: Cambridge University Press, 1962; Firestone O.J. Canada's Economic Development, 1867—1953. Vol. 7. Income and Wealth Series. London: Bowes and Bowes, 1958; Oh-kawa K., Rosovsky H. Japanese Economic Growth. Stanford: Stanford University Press, 1973.

12 Отметим, что и Гершенкрон (Gerschenkron A. The Rate of Growth of Industrial Production in Russia Since 1885 // Journal of Economic History. Vol. 7. Supplement 1947), и Ростоу (Rostow W.W., ed. The Economics of Takeoff into Sustained Growth. New York: St. Martin's Press, 1963. P. 152—154) утверждают, что индустриальная революция в России началась в 1880-е гг.

13 Gregory P. Russian National Income 1885—1913. London: Cambridge University Press, 1982.

рыми исследователями приравнивается по важности к освобождению крестьян14.

Два временных среза российской экономики, разделенные почти пятьюдесятью годами, свидетельствуют о переменах, произошедших с момента вступления России в современную эру до начала Первой мировой войны.

К середине XIX в. Западная Европа и Британская империя имели 50— 100 лет опыта «современного экономического роста». Благодаря непрерывному росту производства на душу населения, континентальная Европа и Англия достигли беспрецедентного уровня изобилия; превращение аграрной экономики в индустриальную завершилось. Крестьянин больше не был основным производителем благ, им стал промышленный рабочий. И уровень рождаемости, и уровень смертности в процессе демографических изменений понизились, освобождая индустриальные страны от мальтузианских проблем перенаселения и недостатка средств к существованию. В 1861 г. Соединенные Штаты стали ведущей экономической державой мира.

Российская экономика: размеры и уровень развития. Россия накануне Первой мировой войны была одной из основных экономических держав. Она стояла на четвертом месте среди пяти крупнейших промышленно развитых стран15. Российская империя выпускала почти такой же объем промышленной продукции, как и Австро-Венгрия, и была крупнейшим производителем сельскохозяйственных товаров в Европе.

Наиболее поразительное различие между Россией и индустриальными странами было в несоответствии между совокупным объемом производства, который явно определялся ее огромными размерами, и относительно низким уровнем производства в расчете на душу населения.

В 1861 г. по численности населения Россия в 2 раза превосходила ведущую в этом отношении страну в Европе и Северной Америке — Францию, а в 1913 г. население России было в 3 раза больше населения ее крупнейшего соседа — Германии. В 1913 г. единственной страной, которая могла соперничать с Россией по численности населения, были Соединенные Штаты Америки, где население составляло чуть более половины российского.

В этих условиях единственным фактором, помешавшим Росии стать одной из ведущих экономических держав мира, был исключительно низкий уровень подушевого дохода. В 1861 г. объем производства в России составлял примерно половину американского, 80% объема производства в Великобритании и в Германии и лишь ненамного отставал от французского. В 1913 г. по этому показателю Росрия почти сравнялась с Англией, значительно превзошла Францию, в два раза обогнала Австро-Венгрию и достигла 80% объема производства в Германии. Снижение данного показателя на

14 Crisp О. Studies in the Russian Economy Before 1914. London: MacMillan Press, 1976. Essay 1.

15 Falkus M.E. The Industrialization of Russia, 1700—1914. London and Basingstoke: MacMillan, 1972. P. 11—19; Crisp O. Op. cit.

протяжении этого периода наблюдалось только относительно США, где экономика быстро росла между 1861 и 1913 гг.

Экономический потенциал России концентрировался в аграрном секторе. В 1861 г. она произвела больше зерна, чем любая другая страна (только США в 1913 г. было произведено больше). Но в 1861 г. в России было незначительным производство основных промышленных товаров, она имела отсталую транспортную систему. К 1913 г. относительное положение России по производству основных промышленных товаров улучшилось, однако она все еще отставала от ведущих индустриальных держав мира. Только по производству текстиля Россия занимала положение, примерно равное позиции Германии, крупнейшего промышленного производителя на континенте.

Относительная отсталость экономики России очевидна, если обратиться к показателям, рассчитанным на душу населения. В 1913 г. Российская империя имела доход на душу населения, составлявший 50% немецкого и французского, одну пятую английского и 15% американского. К 1913 г. относительная позиция Российской империи ухудшилась из-за быстрого роста населения и сравнительно низких темпов роста объема производства между 1861 г. и 1880-ми гг. Производство на душу населения в России в 1913 г. составляло 40% от французского и немецкого, все те же 20% от английского и одну шестую от американского. Среди крупнейших экономик мира, данные для которых имеются, в 1913 г. по доходу на душу населения Россия превосходила только Японию и сильно отставала от Испании, Италии и Австро-Венгрии.

Внушительные размеры производства зерна в России не были следствием высокого объема производства на каждого работника. Три четверти рабочей силы были заняты в сельском хозяйстве, но производство зерна на душу населения в 1861 г. было намного ниже, чем во Франции, Германии и Соединенных Штатах, а в 1913 г. — ниже, чем в Германии и в США16.

Однако в сельском хозяйстве положение России по показателям на душу населения было относительно более привлекательным, чем в промышленности. Производство зерна на душу населения в России в IS61 и 1913 гг. почти равнялось австро-венгерскому, тогда как производство промышленной продукции на душу населения составляло в 1913 г. одну вторую от производства в Австро-Венгрии. Успехи в экспорте продуктов земледелия также демонстрируют, что Россия обладала относительным преимуществом в сельском хозяйстве.

Уровни детской смертности и смертности населения в России в 1861 г. незначительно отличались от показателей Германии, Италии и Австро-Венгрии десятилетием раньше. Спустя сорок лет уровень детской смертности в России практически не изменился, тогда как в других странах он значительно снизился. Населению российских деревень были неизвестны дос

16 Gregory P. Economic Growth and Structural Change in Tsarist Russia: A Case of Modern Economic Growth? // Soviet Studies. Vol. 23. № 3. January 1972. P. 425.

тижения системы общественного здравоохранения, доступные западноевропейцам.

Россия была явно отсталой по сравнению со своими основными европейскими соперниками как в начале своего «современного периода» (1861 г.), так и в последние годы царизма. Этот вывод недвусмысленно следует из показателей, рассчитанных на душу населения, и социальных индикаторов. Хотя в сфере сельского хозяйства сравнение России с индустриальными странами по производству на душу населения было для нее более благоприятным, чем в промышленности.

Темпы перемен. В 1913 г. население России было в 2,35 раза больше, чем в 1861 г. Национальный доход Российской империи к 1913 г. вырос в 3,84 раза по сравнению с 1861 г. и т.д. Эти коэффициенты роста показывают относительные темпы экономических и демографических перемен в России между 1861 и 1913 гт. на фоне аналогичных изменений в странах Европы и США.

8 -

7 -

6 -

и; 5 ■

■население

□национальный доход на душу населения В национальный доход □датская смертность

Отношение показателей в 1913г. К показателям в 1861 г. в России и других странах

Таким образом, увеличение показателей свидетельствует, что темпы экономических и социальных перемен в России были сравнимы с европейскими, хотя заметно отставали от темпов США. Рост населения в России был самым быстрым в Европе и даже приближался к высокому, поддерживаемому иммиграцией, уровню численности населения Соединенных Штатов. Только в Германии и Швеции рост национального дохода был равен росту российского национального дохода или превосходил его. Но сочетание быстрого роста объема производства и исключительно высоких темпов

роста населения сводило на нет рост производства в расчете на душу населения, который был сравнительно низким (только в Италии его уровень был еще ниже). Тем не менее рост объема производства на душу населения после 1861 г. не следует списывать со счетов, его увеличение составило 85% от среднеевропейского.

Наиболее серьезной проблемой России была ее неспособность снизить уровень детской смертности. Этот показатель в 1913 г. едва ли был ниже, чем почти 50 лет назад. Россия с ее суровым климатом, высоким уровнем неграмотности и малой доступностью медицинской помощи оставалась неблагоприятным местом для новорожденных. С другой стороны, темпы демографических изменений относительно высокого уровня рождаемости и смертности незначительно отличались от средних европейских показателей.

Показатели роста ставят под сомнение преждевременные заключения о провале экономики царской России. Промежуток с 1861 г. по 1913 г. включает продолжительный период замедленного развития (1861—1880 гг.), поэтому темпы роста в «современную эпоху» (1880-е гг. — 1913 г.) еще более сравнимы с европейскими17.

Российский экономический рост: 1885—1913 гг.

Насколько можно сравнивать российский экономический рост в индустриальную эру с экономическим ростом других государств в период индустриализации? Исторические данные об уровне экономического роста России и других стран представлены в Таблице 1 по трем периодам: «среднему», «развитому» и «раннему». Показатель «среднего» периода представляет средний уровень роста по странам на протяжении периода с 1850 г. по 1913 г. Понятие «развитого» периода заимствовано у С.Кузнеца, который определяет его как «период (обычно продолжительностью около 20 лет), отличающийся от других самым высоким темпом роста совокупного продукта»18.

Показатели роста совокупного продукта в России вполне можно сравнивать со средними долговременными показателями роста индустриальных

17 Данные по десятилетиям с 1861 г. по 1913 г. см. в: Gregory P. Economic Growth and Structural Change in Tsarist Russia: A Case of Modern Economic Growth? По Раймонду Голдсмиту, уровень экономического роста в период 1860—1880 гг. составлял 2% в год, примерно две трети от уровня экономического роста после 1880 г. (Goldsmith R. The Economic Growth of Tsarist Russia, 1860—1913 // Economic Development and Cultural Change. Vol. 9. № 3. April 1961. P. 443).

18 Kuznets S. A Comparative Appraisal // Bergson A. and Kuznets S., eds. Economic Trends in the Soviet Union. Cambridge: Harvard University Press, 1963. P. 338—339. «Развитый» период в двух случаях (Италия и Япония) начинается после 1913 г., но в большинстве случаев он приходится на период с 1850 по 1913 г. Ряды данных по «раннему» периоду представляют самые ранние из доступных данных для нескольких стран, по которым имеется долговременная статистика. Для России «ранний» период продолжался с 1861 по 1883 год.

стран между 1850 и 1914 гг. Действительно, только США, Канада, Австралия и Швеция по темпам экономического роста не отставали от России или превосходили ее, однако она опережала две другие страны «поздней индустриализации», Японию и Италию. По уровню экономического роста Россия была схожа со странами, далеко опередившими всю Европу, за исключением Швеции и Дании, Северной Америкой и Австралией, где наблюдался быстрый рост населения за счет иммиграции и высокого уровня естественного прироста. Но в России быстрое увеличение населения было вызвано высоким уровнем рождаемости, поскольку в этот период она имела отрицательный миграционный баланс19.

Высокий (по международным стандартам) уровень роста совокупного продукта в России был следствием быстрого роста населения, а значит, и рабочей силы. Тем не менее, даже по показателям на душу населения и на одного работника, экономический рост в России тоже соответствовал мировому уровню. По темпу роста на душу населения на протяжении «среднего» периода (1,65%) Российская империя не смогла обойти только Бельгию, Норвегию, Швецию, США и Данию. По данным А.Мэдиссона, в период с 1870 г. по 1913 г. средний годовой темп роста объема производства на душу населения в Западной Европе составлял 1,6% и был равен российскому.

Следует быть осторожным при интерпретации показателей роста рабочей силы и роста производства в расчете на одного работника, поскольку существуют сложности с их измерением. У нас нет последовательных данных о соотношении между ростом рабочей силы и увеличением населения в период «современного экономического роста». Тем не менее, как правило, население и рабочая сила увеличиваются примерно равными темпами. Долговременные показатели увеличения объема производства на одного работника в среднем должны быть равны соответствующим показателям в расчете на душу населения. Средние показатели по странам приводятся в Таблице 1, исходя из этого предположения20.

Уровень роста производства на одного работника (1,6%) в России был близок к среднемировому. Среднее количество рабочих часов на одного наемного рабочего в описываемый период, как правило, уменьшалось. Таким образом, общее количество рабочего времени росло медленнее, чем численность населения. Однако невозможно установить, каково было положение России по этому показателю в сравнении с другими странами. В любом случае, количество рабочего времени сократилось здесь в меньшей степени, чем в более развитых европейских странах.

19 Вывод о том, что российский экономический рост был высоким по международным стандартам, поддерживают данные Ангуса Мэддисона для периода с 1870 по 1913 г. Мэддисон считает, что средний уровень роста «западного» объема производства (Европа и Северная Америка) равнялся 2,7% в год в сравнении с российским уровнем 3,25% в год (Maddison A. Economic Growth in the West. P. 28).

20 Кузнец (Economic Growth of Nations. P. 52—61) приходит к выводу, что рабочая сила и население в этот период имели тенденцию расти равными темпами.

При рассмотрении «развитого» периода российской индустриализации обращает на себя внимание неожиданный вывод о том, что по среднему уровню экономического роста Россия выдерживает сравнение с другими странами во время их «развитого» периода. Российская экономика росла так же быстро, или даже быстрее, чем британская, германская, норвежская и итальянская, но заметно медленнее, чем экономика США, Канады, Австралии, Японии, Швеции и Дании, стран, которые пережили короткие периоды исключительно быстрого экономического роста. По показателям в расчете на душу населения (на одного работника) средний уровень роста в России «развитого» периода ниже, нежели в других странах.

«Развитой» период экономического роста занимает в России более короткий промежуток времени (12 лет), чем в других государствах, и, следовательно, российские показатели роста в это время нельзя напрямую сравнивать с подсчетами СКузнеца для «развитого» периода экономик других стран. Тем не менее можно заметить, что российский уровень экономического роста в «развитой» период (который приходится в основном на 1890-е гг.) превышает аналогичные показатели всех остальных стран, исключая США. По показателям экономического роста в расчете на душу населения Россия в «развитой» период находилась на уровне стран с самыми высокими темпами развития (США, Япония, Швеция).

Период «современного экономического роста» начался в России после 1880 г, и ограничился менее чем тридцатью годами. Для России долгосрочные ряды данных утеряны. Первая мировая война, а затем 1917 г. прервали этот рост. Поэтому трудно с точностью говорить о возможной динамике экономического роста в России, увеличивались бы или, наоборот, убывали бы его темпы.

Структурные перемены

Структурные перемены дают дополнительные подтверждения того, что после 1880 г. Россия переживала современный экономический рост. Приблизительные даты начала этого процесса в Европе и Северной Америке, а также и национальный доход на душу населения в тот момент по оценке СКузнеца приводятся в Таблице 221. Можно сравнить изменения долей ведущих секторов производства (сельское хозяйство, промышленность, услуги) в первые тридцать лет «современного экономического роста» с изменениями в производственной структуре Российской империи между 1885 и 1913 гг.

Россия, как и Япония, начала «современный экономический рост» со сравнительно высокой долей сельскохозяйственного производства и низкой долей промышленности. В отличие от других стран, тоже начавших процесс роста в аналогичных условиях, в России уменьшение доли сельского хозяй

21 Kuznets S. Economic Growth of Nations. P. 24.

ства и увеличение доли промышленного производства происходило более плавно. Однако масштаб структурных изменений в России был равен среднему для других стран или ненамного уступал ему.

Подобную статистику демонстрируют и изменения в пропорциях потребления, инвестиций и государственных расходов в совокупном продукте. Опыт России в 1885—1913 гт. в целом был сходен с опытом других стран на ранних этапах их экономического роста.

Относительная продуктивность сельского хозяйства

И Ленин, и Гершенкрон описывали экономику России как «двойственную»22. Согласно этим авторам, промышленность, подпитываемая иностранными инвестициями, состояла из отдельных вкраплений «современных производств». С другой стороны, принципы ведения сельского хозяйства были феодальными. Основываясь на описаниях Ленина и Гер-шенкрона, можно предположить, что между производительностью труда в аграрном и промышленном секторах обнаружатся огромные расхождения.

Уровень производительности труда в сельском хозяйстве России — вопрос достаточно важный, поэтому его необходимо исследовать, даже несмотря на недостаток статистических материалов по этой теме23.

Таблица 3 показывает, что производительность труда в сельском хозяйстве России росла ежегодно на 1,35% в 1883—1887 и 1903—1913 гт., в этот же период в промышленности — на 1,8%, а общий рост производительности труда составлял 1,5% в год. России не удавалось поддерживать темпы роста производительности труда в аграрном секторе на том же уровне, что и в промышленности, и в экономике в целом. Уровень роста производительности сельскохозяйственного труда составлял три четверти от роста производительности труда в промышленности.

В Таблице 3 представлены имеющиеся данные об относительном росте производительности труда в аграрном и индустриальном секторах. Вывод, который можно сделать на основе анализа данных Таблиц 3 и 4, состоит в том, что производительность труда в промышленности и сельском хозяйстве России оказалась незначительно отличающейся от показателей других стран. Относительный уровень производительности труда в российском

Ленин В.И. Развитие капитализма в России// ПСС. Т. 3; Gerschenkron А. Agrarian Politics and Industrialization: Russia, 1861—1917// Cambridge Economic History of Europe. Vol. 6. Part 2. Cambridge: Cambridge University Press, 1965.

23 Главной проблемой при оценке производительности труда в российском сельском хозяйстве является недостаток данных о численности в нем рабочей силы. Поэтому мы должны использовать данные о росте трудоспособного сельского населения, чтобы представить ее численность. Серьезные ошибки в оценках возможны, только если темпы роста численности рабочей силы значительно отличались от темпов роста трудоспособного сельского населения. Однако, я сомневаюсь, что подобное имело место.

сельском хозяйстве на самом деле был в числе низких, но он ненамного расходился с показателями Германии, Канады и Великобритании, которые никто не сможет определить как страны с «двойственной» экономикой.

Эти подсчеты относительной производительности труда приблизительны, но достаточны, для того чтобы обнаружить существенные расхождения в показателях роста производительности труда в России и в других странах. Предложенные Лениным и Гершенкроном описания экономики России как «двойственной» оказываются неточными для периода с 1885 г. по 1913 г.

Распределение конечных расходов

Признанной целью экономической политики царизма в годы индустриализации было поднятие уровня капиталовложений выше обычного для страны с низким доходом путем привлечения иностранных инвестиций и увеличения внутренних накоплений24. В соответствии с гершенкроновской моделью «азиатского» развития России, высокий уровень внутренних накоплений должен был быть достигнут главным образом за счет сильного снижения жизненного уровня деревни. Характерными чертами «азиатской» модели являются высокий уровень инвестиций и низкий уровень потребления при низких показателях экономического развития.

В Таблице 4 даны сведения о конечном распределении чистого национального продукта по видам расходов в России и в других странах, данные о которых имеются. Они разделены на «ранние» — с 1850-х до 1890-х гг. — и «поздние» — с рубежа веков до начала 1930-х гг. Отличалось ли распределение ресурсов в России и в других странах?25

Определенные признаки «азиатского» пути можно наблюдать как в «ранних», так и в «поздних» данных по России. В «ранний» период по уровню чистых капиталовложений Россия (7,8%) уступала только Германии, США и Австралии, странам с наиболее высоким доходом на душу населения. Другой развивавшейся по «азиатскому» пути экономикой была японская, где чистый объем инвестиций был примерно равен российскому, несмотря на более низкий доход на душу населения. Однако в Японии часть (15%) чистых капиталовложений была профинансирована за счет иностранных средств, тогда как в России на протяжении всего «раннего» периода инвестиции финансировались за счет внутренних накоплений.

Для страны с относительно маленькими доходами уровень личного потребления в России в «ранний» период был исключительно низким — 84%. В аналогичной стадии страны с гораздо большими доходами сохраняли по

24 Von Laue Th. A Secret Memorandum of Sergei Witte on the Industrialization of Imperial Russia // Journal of Modern History. Vol. 26. № 1. March 1954; Idem. Sergei Witte and the Industrialization of Russia. New York: Columbia University Press, 1963;

25 Анализ этого вопроса см. в: Gregory P. 1913 Russian National Income: Some Insights into Russian Economic Development // Quarterly Journal of Economics. Vol. 90. № 3. August 1976. P. 445—460.

требление на уровне почти 90% от всех доходов. И лишь самые богатые имели структуру расходов, близкую к российской.

Другой отличительной чертой «азиатской» модели в этот «ранний» период являлась высокая доля правительственных расходов. В России доля правительства в окончательных расходах (8%) была выше, чем во всех странах, о которых имеются данные. Поскольку расходы российского правительства шли в основном на оборону и управление, а не на здравоохранение и образование, Россия соперничала с более развитыми странами в военной области, а российская бюрократия достигла значительных размеров.

«Азиатские» черты «раннего» периода стали еще более заметными накануне Первой мировой войны. Уровень капиталовложений в России теперь уступал только германскому и почти сравнялся с американским. Однако по уровню внутреннего накопления Россию превосходили сразу несколько стран, так как к «позднему» периоду она стала крупнейшим международным заемщиком. На протяжении начального периода (в годы подготовки к введению золотого стандарта) Россия полностью финансировала капиталовложения с помощью внутренних накоплений. К концу периода внутренние инвестиции начали финансироваться и за счет иностранных источников.

Трудно установить, играл ли иностранный капитал в России исключительную роль, поскольку недостаточно данных о роли иностранного капитала в* других странах. Если судить по опыту стран с меньшим импортом капитала (скандинавские страны, Канада, Австралия, Япония и, в «ранний» период, США), показатели России, где валовые иностранные инвестиции составляли до 20% внутренних накоплений, не выглядят необычными. Однако мы не в состоянии определить «нормальный» поток капитала, а отношение иностранных средств к общему объему производства обратно коррелирует с размером страны26. Российская экономика была очень крупной, поэтому возможно, что поток иностранных инвестиций в Россию на самом деле был исключительно большим.

Распределение ресурсов в России, проявившееся в высоких уровнях внутренних накоплений и внутренних основных капиталовложений, высокой доле расходов правительства и низкой доле личного потребления, демонстрирует «азиатский» путь развития экономики с низким национальным доходом. Каким образом Россия достигла «азиатского» принципа распреде

26 С точки зрения Джона Маккея (McKay J. Pioneers for Profit: Foreign Entrepre-neurship and Russian Industrialization. Chicago: University of Chicago Press, 1970), действительно уникальной чертой российской индустриализации была ее опора на сочетание отечественного частного предпринимательства, иностранного капитала и иностранного предпринимательства. Обзор литературы по вопросу о факторах, определяющих движение капитала см. в: Spitaller Е. A Survey of Recent quantitative Studies of Long-Term Capital Movements // International Monetary Fund, Staff Papers. Vol. 18. March 1971. P. 189—217. Свидетельства об отношении между движением капиталов и экономическим развитием см. в: Kuznets S. Modern Economic Growth. P. 236—239.

ления ресурсов является загадкой, поскольку в Японии более половины капитала образовывалось за счет государственных капиталовложений, тогда как в России государственные инвестиции (исключая вложения в железнодорожное строительство) сыграли сравнительно малую роль27.

Аграрный кризис

Западная и марксистская литература утверждают, что российская революция в значительной степени была следствием аграрного кризиса, который поразил российское сельское хозяйство с 1870-х гг. до начала XX в.

Как отмечалось, черты аграрного кризиса ярко определены в работах Ленина, посвященных предреволюционной России. Симптомами кризиса были растущие цены на землю, увеличивающаяся налоговая задолженность крестьян, голод начала 1890-х гг., уменьшение крестьянского землевладения на душу населения, обнищание крестьян в зернопотребляющих губерниях и, что наиболее важно, падение крестьянских доходов на душу населения. Восстание 1905 г. было реакцией крестьян на ухудшающееся экономическое положение.

Западные исследователи, такие как Александр Гершенкрон, Лазарь Волин, Алек Ноув, во многом признавали существование аграрного кризиса. Они проводили параллели между царской и сталинской аграрной политикой28. В обоих случаях формирование промышленного капитала происходило за счет ухудшения жизненного уровня крестьянства. Сельское хозяйство использовалось, чтобы оплатить амбициозные индустриальные программы царизма.

Таким образом, большинство историков уверено, что сельское хозяйство пореформенной России переживало кризис29. Снижение жизненных стандартов крестьян на протяжении последней четверти XIX в. «не требует специальных доказательств»30. Лишь отдельные авторы социальных и экономических исследований чувствовали, что российское сельское хозяйство прогрессировало, развиваясь по перспективному пути. Советские исследователи дореволюционного сельского хозяйства считали существование аграрного кризиса очевидным фактом31.

27 Rosovsky Н. Capital Formation in Japan, 1868—1940. New York: Free Press, 1961. P. 14.

28 Nove A. An Economic History of the USSR. London: Penguin, 1969; Gerschenk-ron A. Agrarian Policies and Industrialization: Russia 1861—1917 // Cambridge Economic History of Europe. Vol. 6. Part 2. Cambridge: Cambridge University Press, 1965.

29 Обзор исторический литературы см. в: Mueller Е. Der Beitrag der Bauern zur In-dustrialisierung Russlands 1885—1930 // Jahrbucher fur die Geschichte Osteuropas. Vol. 27. № 2. 1979. P. 197—219.

30 Volin L. A Century of Russian Agriculture. Cambridge: Harvard University Press, 1970. P. 58.

31 Ковальченко И.Д., Милов Л.В. Всероссийский аграрный рынок XVIII— начало XX века. М.: Наука, 1974.; Миронов Б.Н. Хлебные цены в России за два столетия

Определение аграрного кризиса

Чтобы определить, действительно ли Россия страдала от аграрного кризиса, мы должны ответить на вопрос: имелись ли в структуре ее сельского хозяйства организационные механизмы, которые мешали ему развиваться темпами, достаточными для поддержания современного экономического роста? Если ответ будет утвердительным, то российское сельское хозяйство того периода на самом деле находилось в состоянии кризиса.

Если принять такое определение, для соответствующей проверки существования аграрного кризиса необходимо рассмотреть рост совокупного объема производства, производительности труда и жизненного уровня в сельском хозяйстве России. Хотя, как отмечалось ранее, региональные различия имеют большое значение для объяснения политических и социальных действий, основное внимание следует уделить функционированию сельского хозяйства в целом.

Сомнения в аграрном кризисе

Сельское хозяйство России столетиями развивалось экстенсивно32. Открытость российских границ, экспансия в малонаселенные районы на периферии, а позднее экспансия вдоль железных дорог были основными источниками увеличения объема аграрного производства. Даже Центральный Черноземный район считался относительно пустынной сельскохозяйственной зоной, что поощряло быстрый рост населения в начале XIX века.

Развитие сельского хозяйства в Российской империи шло по типичному образцу «пограничной» экономики. Россия могла расширять обрабатываемые земли, раздвигая свои границы. По мере того как открывались новые области, старые сельскохозяйственные районы приходили в упадок.

Сторонники аграрного кризиса ничего не говорят о его существовании в окраинных районах. Институциональные преграды рациональному ведению хозяйства там были меньше. Например, Западная Сибирь во многом развивалась на основе свободного землевладения.

Долговременное ухудшение уровня жизни российского крестьянства, особенно на фоне значительного прогресса сельского хозяйства в других странах, является редким историческим феноменом. Содержательно аграрный кризис характеризуется действительным падением крестьянских доходов на протяжении тридцатилетнего периода, вызванным глубокими долговременными причинами. Более того, аграрный кризис в России проявился в то самое время, когда начало приносить плоды железнодорожное строительство, снижались транспортные расходы, быстро развивался технологи

(XVIII—XIX вв.). М.: Наука, 1985. См. также: Бовыкин В.И. Россия накануне великих свершений. М.: Наука, 1988. Ч. 2.

32 Kahan A. The Plow, the Hammer, and the Knout: An Economic History of Eighteenth-Century Russia. Chicago: University of Chicago Press, 1985. Chap. 2.

ческий прогресс в мировом сельском хозяйстве, а российское сельское хозяйство интегрировалось в международный рынок. Именно в этот период Россия и США превратились в крупнейших поставщиков зерна остальному миру".

Объяснение Гершенкрона

Александр Гершенкрон попытался разработать теоретическую модель, объясняющую долговременное снижение жизненного уровня российских крестьян в течение 30 лет после реформы 1861 г. Он был склонен считать, что причиной аграрного кризиса стало решение сохранить общинное хозяйство34. Реформа передала землю в пользование общине, а не индивидуальным крестьянским хозяйствам, и именно община отвечала за выкупные платежи, которые она собирала с крестьянских семей.

Гершенкрон полагал, что власти устраивало, чтобы община продолжала выполнять полицейские и налоговые функции, а дворянство, в свою очередь, было заинтересовано в дешевой рабочей силе, которую должны были гарантировать недостаточные земельные наделы в общине.

Сохранение общинного хозяйства, по мнению Гершенкрона, исключало западноевропейский путь развития сельского хозяйства. Ограничительные правила общины не поощряли повышения производительности труда. Если крестьянская семья вносила какие-либо улучшения в обработку надела, она теряла их результаты при очередном переделе общинной земли. Коллективная ответственность за выплату налогов создавала огромную проблему «безбилетников» («free riders»). Более трудолюбивые крестьянские семьи, теоретически, должны были оплачивать долги остальных.

Главные решения об обработке земли принимались сельскими старостами, которые спаивали крестьян, чтобы обеспечить свое избрание. Крестьянские семьи, отправлявшие своих взрослых детей в город, должны были потерять часть земельного участка при очередном переделе земли.

Из-за природных различий в качестве и расположении земельных участков, община с ее уравнительным принципом существования не могла объединить их. В действительности крестьянские наделы состояли из полосок земли, расположенных в разных местах. Ведение сельского хозяйства на небольших участках сдерживало рост его производительности.

33 Metzer J. Railroads in Tsarist Russia: Direct Gains and Implications // Explorations in Economic History. Vol. 12. 1975; Idem. Railroad Development and Market Integration// Journal of Economic History. Vol. 31. 1974; FalkusM.E. Russia and the International Wheat Trade, 1861—1914 // Economica. November 1966.

34 Модель Гершенкрона изложена в ряде его статей: Economic Backwardness in Historical Perspective. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1962. Essay 1; Europe in the Russian Mirror. Four Lectures in Economic History. Cambridge: Cambridge University Press, 1970; The Early Phases of Industrialization in Russia: Afterthoughts and Counterthoughts // Rostow W.W., ed. The Economics of Takeoff Into Sustained Growth. New York: St. Martin's Press, 1963.

По Гершенкрону, сохранение общинного сельского хозяйства, слишком обремененного долгами, приводило к тому, что рост аграрного производства не успевал за ростом сельского населения. Гершенкрон подсчитал, что внутреннее потребление пшеницы и ржи на душу населения в конце 1890-х тт. было ниже, чем в начале 1870-х гг.35 Другими проявлениями аграрного кризиса являлись рост крестьянской задолженности по налоговым платежам, арендных цен, а также растущие цены на землю.

Общинное землевладение в конечном счете душило индустриализацию. Ограниченная мобильность рабочей силы оставляла промышленность на голодном пайке и вынуждала российских предпринимателей использовать капиталоемкие технологии. Истощение крестьянства вызвало политическую нестабильность. Общинное хозяйство подавляло рост продуктивности сельского хозяйства и лишало промышленность сельскохозяйственного сырья. Аграрный кризис держал крестьянского потребителя вне рынка, заставляя государство быть главным покупателем промышленных товаров в России36.

Общественное недовольство 1905 г. вынудило российское правительство начать столыпинские реформы. Эти реформы аннулировали крестьянскую задолженность и дали крестьянским семьям право выделения своего надела из общинной земли. Но столыпинские реформы слишком опоздали. За началом Первой мировой войны последовала Октябрьская революция, которая лишила частное сельское хозяйство в России шансов на процветание.

Развитие сельского хозяйства и аграрный кризис

Большинство дискуссий об аграрном кризисе не было основано на прямых данных о жизненном уровне деревни. Вместо этого, чтобы доказать его существование, привлекаются косвенные доказательства, такие как налоговая задолженность крестьян, акцизные выплаты, увеличение арендных ставок и доклады о растущем обнищании37.

Основным доказательством аграрного кризиса следует считать снижение жизненного уровня деревни по всей стране. Если реальный доход сельских жителей на душу населения на самом деле падал или оставался неизменным на протяжении десятилетий до революции 1905 г., гипотезу о

35 Подсчеты Гершенкрона по среднедушевому внутреннему потреблению пшеницы и ржи представлены в: Gerschenkron A. Agrarian Policies and Industrialization: Russia 1861—1917 // Cambridge Economic History of Europe. Vol. 6. Part II. Cambridge: Cambridge University press, 1965. P. 778.

36 Скептический анализ этих положений Гершенкрона см. в: Gregory P. Some Empirical Comments on the Theory of Relative Backwardness: The Russian Case // Economic Development and Cultural Change. Vol. 22. 4. July 1974,

37 Обзор свидетельств в поддержку аграрного кризиса см. в: Simms J. The Crisis in Russian Agriculture at the End of the 19th Century // Slavic Review. Vol. 36. № 3. 1977. P. 377—398.

существовании аграрного кризиса можно считать доказанной. Давайте обратимся к цифрам.

Совокупный объем производства

Как отмечено в предыдущем разделе, рост реального дохода на душу населения в России с 1861 г. по 1913 г. был сравним с показателями других стран. В период индустриализации и предполагаемого аграрного кризиса (1880—1890-е гт.) российский рост производства в расчете на душу населения примерно равнялся западноевропейскому. В преимущественно аграрной стране любое продолжительное снижение доходов крестьян на душу населения неизбежно вызовет уменьшение соответствующего общенационального показателя. Данные о национальном доходе в Таблице 1 не свидетельствуют об охватившем всю страну аграрном кризисе до начала века.

Сельскохозяйственное производство

Наиболее фундаментальное исследование пореформенного развития сельского хозяйства в России было проведено Раймондом Голдсмитом в 1961 г.38 Однако он использовал данные лишь по 50 губерниям Европейской России, и поэтому вне его внимания остались быстро развивающиеся периферийные районы. Кроме того, Голдсмит собрал временные ряды данных о валовой, а не о чистой продукции3'. Поэтому данные Голдсмита представляют консервативную оценку объема аграрного производства в России. Они обнаруживают (Таблица 5), что этот показатель в расчете на душу населения почти не изменялся с начала 1870-х гг. до начала 1880-х, но заметно вырос в период с начала индустриальной эры в 1880-е гг. до 1905 г.

Поскольку данные Голдсмита являются агрегированными, они не много говорят о региональных тенденциях. Маловероятно, чтобы рост сельского хозяйства по среднедушевым показателям не затрачивал большинство сельского населения. Крестьянское хозяйство было доминирующей формой сельскохозяйственного производства в последние годы царизма. Между 1885 и 1913 гг. доля помещичьих хозяйств в обрабатываемой земле упала с 30 до 25%, тогда как доля общинных наделов и крестьянской земли в частном пользовании возросла с 60 до 66%40. Думается, что эти цифры занижа-

38 Goldsmith R. Op. cit. P. 441^76.

39 См.: Kahan A. The Plow, the Hammer, and the Knout: An Economic History of Eighteenth-Century Russia.

40 Эти цифры взяты из земельных обзоров Центрального статистического комитета за 1877—1878 и 1905 гг. и приводятся в: Antsiferov A.N. Russian Agriculture During the War. New York: Greenwood Press, 1930. P. 19—20. В этот период основным владельцем земли в России было государство, но в его собственности находились прежде всего леса и луга, которые не использовались для выращивания зерна.

2 П. Грегори

ют относительную долю крестьянских хозяйств, поскольку часть помещичьей земли была арендована крестьянами41.

Автор построил собственные ряды данных о сельскохозяйственном производстве для периода с 1883 г. по 1913 г., которые корректируют два важнейших недочета в данных Голдсмита42. Эти временные ряды (Таблица 6) включают данные по неевропейским губерниям и учитывают снижение пропорции между посеянным и собранным зерном43. По этим двум причинам наши данные показывают более высокие темпы роста аграрного производства, чем временные ряды Голдсмита.

Результаты, полученные автором, подтверждают вывод Голдсмита о росте сельскохозяйственного производства в расчете на душу населения на протяжении двух десятилетий, предшествовавших 1905 г. С 1883 г. по 1901 г. оно росло на 2,55% ежегодно— этот уровень вдвое превосходил уровень прироста населения (1,3%).

Третьим агрегированным показателем является индекс производства потребительских товаров на душу населения, подсчитанный выдающимся русским статистиком В.Е.Варзаром, но неопубликованный44. Индекс Варза-ра (Таблица 7) состоит из рядов данных о физическом объеме производства, подсчитанных в ценах 1913 г. Поскольку на сельских жителей приходилось 85% населения, простые арифметические расчеты устраняют вероятность того, что подсчитанное им увеличение реального потребления на душу населения касалось только городского населения.

Имеющиеся ежегодные данные о сельскохозяйственном производстве показывают, что в России в период с 1880 г. по 1905 г. оно росло быстрее, чем сельское население. Наблюдался как общий рост объема продукции аграрного сектора (около 2,5% в год), так и его рост в расчете на душу населения (около 1% в год). Имеющиеся временные ряды для объема производства сельскохозяйственной продукции, если брать данные не менее чем за 20 лет, указывают на еще более значительный рост производства на душу населения. Потребуется только очень резкое движение графика вверх, чтобы считать производство на душу населения понижающимся.

Действительной сложностью при оценке временных рядов аграрного производства, приведенных в Таблицах 5 и 6, является то, что до сих пор не было предпринято попыток изучить межвременной сдвиг. Возможно, что увеличение объема данных, являющееся следствием развития статистики,

41 Gatrell P. The Tsarist Economy 1850—1917. New York: St. Martin's Press, 1986. P. 111—113.

42 Gregory P. Russian National Income, 1885—1913. P. 73—75.

43 Данные по чистому объему производства взяты из Bulletin Russe de statistique financiere et de legislation. 5th ed. 1898. P. 222—231; Ежегодник Министерства финансов 1905. С. 494—97; Статистический ежегодник России, издания за 1904— 1917гт.

44 Приводятся по: Маслов П.П. Критический анализ буржуазных статистических публикаций. М.: Наука, 1955. С. 459.

Пол Грегори. Экономический рост Российской империи (конец XIX - начало XX в.): Новые подсчеты

Sunday, June 22, 2014

1 Пол Грегори Экономический рост Российской империи